GoddessMar
Сектант
Советую читать под навал Ромочки:
В хаосе я живу до сих пор. Это воспоминание овладело мною, кажется двое суток назад, точно не знаю. Тут насовсем теряется счет во времени.
Насчет воспоминаний – они больше не кажутся спасением, больше не могут быть болезненными, ведь тут они всего лишь состояние ума.
Мое состояние пришло в себя по пути в реанимацию, третьего отделения местной больницы. Вышло обратно по пути во львовскую клиническую психиатрическую, где лежат такие же как я – по принудительной госпитализации.
Время тут считается по днях, а дни по приему лекарств и пищи. Утром по обычаю кормили два раза, но я засыпала после первого завтрака. Тут самоубийцам это было дозволено. Для меня выделили отдельную, наглядовую палату, где из четырех кроватей одна была моей. За стеной лежала девочка чей диагноз пугал всех. Она находилась в полной необознанности все время. Явный психоз. Ко мне она заходила настолько часто, насколько это было возмножно. Брала мои вещи, после брала меня за руки и просила бежать вместе с ней, а если убежать не получится, - она обещала со мной даже на небеса. Звала меня в общежитие, которое где то у нее в воспоминаниях осталось от обычной жизни. Конечно, все это бред, но Даша (так ее было звать) умела вызывать своим взглядом страх, вынужденный показать его действиями и паникой.
В первый же день я вырвала со своей руки катетор и меня связали собственной же кофтой. По вечерам Даша пела о своей безумной силе выдержки и мне приходилось слушать и пытаться верить что и я тоже владею этим. Почти каждый вечер пока она находилась в себе, она ложилась вместе со мной ко мне в кровать и я рассказывала ей о своей единственной любви и первой встрече с ней. У Дарьи были проблемы со сном, поэтому она задавала наводящие вопросы. Я говорила до тех пор, пока она не засыпала.
Больше всего ей нравилось слушать о нашем первом поцелуе. Эта девушка хоть и была одержимой, но и самой верующей со всех мною знатных хрестиан. Нашу связь она так же повязала со своей верой. Телом – хлебом и кровью – вином.
Я ненавидела вино, но его губы в тот вечер были со вкусом красного полусухого. Кровь о которой пела Дарья сочилась по моим рукам каждую ночь. Я еле как пронесла сюда точилку, которую он купил в каком то ларьке на станции метро - олимпийской, где мы жили совсем недавно.
Когда я рассказывала в который раз, как ложилась ему на колени, как он нежно перебирал мои волосы, как грел своими руками мою шею и о метрвых бабочках в животе, – Даша улыбалась еще искренне моих на тот момент чувств. Как только ее мысли окутывал сон, я оборачивалась к ней спиной и останавливала поначалу ручейки со своих рук, после – с глаз. После ругалась за себя и нас, мечтая о том внезапном весеннем поцелуе. Ведь испытав это чувство отнажды я обречена гнаться за ним всю последующеюся жизнь. Перед сном я молила Дарьиных демонов простить меня и мою непослушность к нему.
По утру Даша будила всех своей громкой молитвой и последующие два часа, пока все ждали завтрака,- вымаливала мои грехи.
В хаосе я живу до сих пор. Это воспоминание овладело мною, кажется двое суток назад, точно не знаю. Тут насовсем теряется счет во времени.
Насчет воспоминаний – они больше не кажутся спасением, больше не могут быть болезненными, ведь тут они всего лишь состояние ума.
Мое состояние пришло в себя по пути в реанимацию, третьего отделения местной больницы. Вышло обратно по пути во львовскую клиническую психиатрическую, где лежат такие же как я – по принудительной госпитализации.
Время тут считается по днях, а дни по приему лекарств и пищи. Утром по обычаю кормили два раза, но я засыпала после первого завтрака. Тут самоубийцам это было дозволено. Для меня выделили отдельную, наглядовую палату, где из четырех кроватей одна была моей. За стеной лежала девочка чей диагноз пугал всех. Она находилась в полной необознанности все время. Явный психоз. Ко мне она заходила настолько часто, насколько это было возмножно. Брала мои вещи, после брала меня за руки и просила бежать вместе с ней, а если убежать не получится, - она обещала со мной даже на небеса. Звала меня в общежитие, которое где то у нее в воспоминаниях осталось от обычной жизни. Конечно, все это бред, но Даша (так ее было звать) умела вызывать своим взглядом страх, вынужденный показать его действиями и паникой.
В первый же день я вырвала со своей руки катетор и меня связали собственной же кофтой. По вечерам Даша пела о своей безумной силе выдержки и мне приходилось слушать и пытаться верить что и я тоже владею этим. Почти каждый вечер пока она находилась в себе, она ложилась вместе со мной ко мне в кровать и я рассказывала ей о своей единственной любви и первой встрече с ней. У Дарьи были проблемы со сном, поэтому она задавала наводящие вопросы. Я говорила до тех пор, пока она не засыпала.
Больше всего ей нравилось слушать о нашем первом поцелуе. Эта девушка хоть и была одержимой, но и самой верующей со всех мною знатных хрестиан. Нашу связь она так же повязала со своей верой. Телом – хлебом и кровью – вином.
Я ненавидела вино, но его губы в тот вечер были со вкусом красного полусухого. Кровь о которой пела Дарья сочилась по моим рукам каждую ночь. Я еле как пронесла сюда точилку, которую он купил в каком то ларьке на станции метро - олимпийской, где мы жили совсем недавно.
Когда я рассказывала в который раз, как ложилась ему на колени, как он нежно перебирал мои волосы, как грел своими руками мою шею и о метрвых бабочках в животе, – Даша улыбалась еще искренне моих на тот момент чувств. Как только ее мысли окутывал сон, я оборачивалась к ней спиной и останавливала поначалу ручейки со своих рук, после – с глаз. После ругалась за себя и нас, мечтая о том внезапном весеннем поцелуе. Ведь испытав это чувство отнажды я обречена гнаться за ним всю последующеюся жизнь. Перед сном я молила Дарьиных демонов простить меня и мою непослушность к нему.
По утру Даша будила всех своей громкой молитвой и последующие два часа, пока все ждали завтрака,- вымаливала мои грехи.
